Свои ранние опыты поэт впоследствии сравнил с цветами дерева манго, впервые распускающимися в конце зимы и обреченными на увядание и забвение.
Однако слава не по годам одаренного поэта распространялась и оказала свое действие даже на мать, которая однажды попросила его написать письмо отцу, находившемуся в то время в одной из своих поездок в Гималаи. Она хотела предупредить отца об опасности вторжения русских и просить его поскорее возвратиться домой. В те дни постоянным пугалом британского правительства в Индии была угроза вторжения царских армий через Гималаи, то и дело распространялись слухи о том, что русские "полчища" вот-вот начнут спускаться через тот или другой перевал. Поэтому мать Роби постоянно беспокоилась о безопасности мужа. Не удовлетворившись не сулившими ничего плохого предсказаниями астрологов, с которыми она постоянно советовалась, она уговорила мальчика написать отцу письмо с мольбой о скором возвращении. Это был его первый опыт эпистолярного жанра. Махарши, по-видимому, это письмо позабавило, так как он незамедлительно ответил сыну и заверил его, что нет никаких причин для беспокойства — если русские и придут, то он один, без чьей-либо помощи заставит их повернуть назад. Ребенка такое заверение удовлетворило, но мать продолжала тревожиться.
Махарши всегда возвращался. Приезд этого царственного странника домой каждый раз становился событием для всей семьи. Его присутствие чувствовалось во всем, и сама атмосфера словно была заряжена напряженной торжественностью. Даже его жена переставала интересоваться предсказателями и лично руководила кухней. Дети ходили по дому на цыпочках, разговаривали между собой шепотом, втайне надеясь поймать взгляд этого овеянного легендами мудреца, но не решаясь заглянуть в его кабинет. В один из таких приездов зимой 1872/73 года, когда Роби было одиннадцать лет и девять месяцев, Махарши подготовил и сам провел торжественную церемонию посвящения священным шнуром двух своих младших сыновей, Шомендры и Рабиндры, и внука Сатии. Семья Тагоров — брахманы, а брахманы, как известно, рождаются дважды; второе рождение — это посвящение священным шнуром, знаменующее для мальчика начало отправления ведических обрядов. Хотя Махарши и выступал против многих ортодоксальных проявлений своей религии и касты, тем не менее существовали некоторые обряды и церемонии, которые он педантично соблюдал; церемония со священным шнуром была одной из них.
Трех мальчиков с обритыми головами и позвякивающими в ушах золотыми колечками заперли на четвертом этаже дома в трехдневном уединении для размышлений о таинстве жизни и вселенной. Новоиспеченные брахманы с удивлением посматривали на бритые головы друг друга и хихикали; они хватали друг друга за сережки и выходками своими пугали прислугу. Вспоминая уже в зрелом возрасте об этом эпизоде, поэт задавался вопросом, так ли уж достоверны древние тексты о юных отроках, спокойно сидевших в состоянии аскетической медитации, "ибо Книга о природе Мальчика еще более древняя и достоверная". Тем не менее ведическое песнопение, известное под названием "гаятри", которое мальчикам пришлось выучить наизусть, навсегда осталось в памяти Роби. Гармоничный лад и интонации этих стихов на санскрите были, по-видимому, созвучны его собственному чувству ритма. С тех пор он читал эти стихи и раздумывал об их смысле всегда, когда ему хотелось уйти в себя, и часто в такие минуты его глаза наполнялись слезами. Стихи "гаятри" сопровождали его всю жизнь, он находил в них источник силы и радости даже много позже, когда снял с себя священный шнур.
Бритая голова, однако, немало смущала его, тем более что незадолго до церемонии его приняли в английскую школу, так называемую Бенгальскую академию, которой руководил некий де Круз. Роби не сомневался, что бритая голова станет мишенью для насмешек одноклассников. Сережки из ушей можно и вынуть, а вот как быть с волосами, они сразу не вырастут. Он не знал, что делать, как вдруг сама судьба пришла ему на помощь. Его вызвал отец и спросил, не хочет ли Роби сопровождать его в Гималаи. Мальчик заплясал бы от радости, если бы не трепетное почтение к отцу. Следующие несколько дней прошли в волнующих приготовлениях, и наконец настал день, когда нарядно одетый мальчик вместе с отцом отправился навстречу первому в своей жизни великому приключению.
Первая остановка их была в Шантиникетоне, ныне знаменитом международном университетском центре, а в те времена никому не известной деревеньке. Мальчик не мог знать, что это место будет тесно связано с его жизнью и станет прославлено по всему миру благодаря его творчеству. История этого местечка, где прежде было имение семьи Тагоров, а ныне располагается университетский городок, началась примерно тогда же, когда родился Рабиндранат. Случилось так, что вскоре после его рождения Махарши отправился навестить своего друга, имение которого находилось к западу от Калькутты. Сойдя с поезда в Больпуре, где в то время, как, впрочем, и сейчас, находилась ближайшая железнодорожная станция, он продолжил свой путь в паланкине и, когда стало заходить солнце, увидел открытую равнину, лишенную всякой растительности и раскинувшуюся к западу до самого горизонта. Такие открытые пространства весьма редки в Бенгалии, где типичен пейзаж, украшенный богатой растительностью. Махарши был очарован. Он устроился для обычной вечерней медитации под сенью двух деревьев хатим, а когда поднялся, в его голове уже созрело решение, что это место будет принадлежать ему. После коротких переговоров о покупке он построил здесь дом с садом и назвал это место Шантиникетон, что означает "прибежище покоя".
В Шантиникетоне Роби впервые имел возможность столь близко общаться с отцом, и эти дни, вероятно, был наиболее важными в умственном и духовном формировании мальчика. К тому же здесь он получил полную свободу в общении с живой природой, которую всегда так любил, находя в ней бесконечное наслаждение. Стоит привести его собственные воспоминания об этом: "Был уже вечер, когда мы приехали в Больпур. Я забрался в паланкин и закрыл глаза. Я хотел, чтобы все прекрасное, что мне предстоит увидеть утром, открылось моим глазам сразу. Я боялся, что яркость впечатления будет испорчена, если в густых сумерках я буду видеть какие-то отрывочные картины. Когда на рассвете я проснулся и ступил на землю, мое сердце радостно забилось… Здесь не было тирании слуг, и единственным кругом, в котором я был заключен, был синий горизонт. В его пределах я был свободен. И хотя я был еще совсем ребенком, отец никак не ограничивал моих передвижений".
Однако отец не предоставил его всецело самому себе. Он взял с собой младшего сына для того, чтобы развивать его впечатлительный ум, и делал это постоянно. Он читал с ним отрывки из книг на санскрите, бенгальском и английском, причем одна из английских книг была
